Тоже мне — тайна…
— Однако в основе этих близких отношений лежало вовсе не то, о чем вы сейчас думаете; нет, — продолжает он. — В действительности он всего лишь снабжал ее кокаином.
Маню — продавец наркотиков? Софи, набивающая себе ноздри подобной гадостью? А впрочем — почему бы нет? Меня уже ничем не удивишь — все резервы способности удивляться давно исчерпаны: скажи мне сейчас кто-нибудь, что совсем рядом произошел ядерный взрыв, я бы, пожалуй, и бровью не повела.
— Вот, значит, почему у нее всегда был такой возбужденный вид, — тихо произносит Тони.
— А Поль Фанстан? Какую он играл роль во всей этой истории?
— Роль мужа, — спокойно поясняет Тони. — Вы, надо полагать, понимаете, что я имею в виду: надежность, респектабельность, материальный достаток…
— Он мог быть ее сообщником?
— А вы сами встали бы на сторону женщины, которую подозреваете в том, что она убила вашего сына?
Гассен в ответ лишь бормочет нечто невнятное. Поль знал гораздо больше, чем ты думаешь, комиссар Иссэр, даже если и сам не подозревал о том, что знает это! Я невольно вспоминаю обрывки случайно услышанных разговоров. Внезапные вспышки гнева обычно такого спокойного Поля, его неожиданные нападки на Элен. Он относился к ней последнее время с явной неприязнью — потому, должно быть, что просто нутром, как говорится, чувствовал — а точнее: знал — чудовищную правду… Но предпочитал все же обманывать самого себя. В точности как и вы, дорогой мой Тони.
Скрип стула, шарканье подошв; от куртки дежурного полицейского сильно пахнет основательно промокшей шерстяной тканью.
— А вы никогда не боялись, что Элен заметит и узнает вас?
— Знаете, когда она видела меня в последний раз, я весил на десять кило больше, лицо у меня было одутловатым, а кроме того — борода и длинные каштановые волосы. Явившись сюда, я купил себе поляризованные очки, постригся очень коротко, выкрасил волосы в черный цвет и старался не попадаться ей на глаза — вот и все.
— Опасная игра.
— Нисколько не опаснее, чем разгуливать по городу, переодевшись комиссаром Иссэром. Если человек месяц за месяцем сидит взаперти без малейшей надежды когда-либо выбраться на свободу, вынужденный горстями глотать таблетки, разрушающие его организм, не говоря уже о смирительной рубашке, электрошоке и долгих часах психотерапии — причем выносит он все это отнюдь не за собственные грехи, понятие «опасность» становится для него весьма и весьма относительным.
Опять покашливание. Такое ощущение, будто мы находимся в туберкулезном санатории.
— Я так и не понял до сих пор, что за план она вынашивала в голове, заезжая за Элизой, чтобы подбросить ее в аэропорт.
— К этому моменту мое присутствие в городе уже ни для кого не было тайной. Я стал наиболее подходящей кандидатурой на роль преступника — лучше и не придумаешь; однако я уже следовал за ней по пятам, а в этом хорошего было мало. Вот у нее и возникла необходимость исчезнуть. Я думаю, она решила для начала избавиться от всех возможных свидетелей — в первую очередь, от Поля — и где-то в другом месте в очередной раз начать жизнь заново. Действовала она при этом, как мне кажется, отнюдь не повинуясь рассудку — скорее всего, ею опять овладело непреодолимое желание все разрушать.
Слышно, как чиркает спичка о коробок.
— Вы видели, как ее машина попала в аварию?
— К несчастью, нет. Во второй половине дня я зашел к Элизе — заперты и двери, и ставни. Тогда я двинулся к дому Фанстанов — картина та же, плюс отсутствие машины. В итоге я принялся наугад разъезжать по близлежащим шоссе, надеясь наткнуться на них хотя бы случайно. И точно — как раз на выходе из поворота в Велини я увидел на обочине врезавшуюся в дерево машину. В ней никого не было.
— Никого? — восклицает Гассен, в голосе которого звучит явное недоверие.
— Никого. Кровь на заднем сиденье. И следы колес на траве — я тотчас подумал об инвалидной коляске Элизы. Направившись по этим следам, я вскоре оказался возле того сарая в лесу. В окно я увидел Элизу. Она, похоже, была вне себя от ужаса: разъезжала, как сумасшедшая, от стенки к стенке. Элен стояла в дверном проеме и с усмешкой наблюдала за ней… От этого зрелища у меня мороз по коже пробежал. Затем Элен подошла к Элизе со стаканом воды в руках — та жадно выпила и почти тотчас уснула. Я видел, что вы живы, Элиза: ваша грудь мерно приподнималась и опускалась. Но я не знал, как мне поступить. Войти? Но чего бы я этим добился?
— Немедленного спасения жизни мадемуазель Андриоли, надо полагать, — желчно замечает Гассен.
— Да, но никак не ареста Элен. Необходимо было предпринять что-то такое, в результате чего она сама бы во всем созналась, причем при свидетелях, иначе никто никогда бы мне не поверил. Внезапно я вспомнил о Виржини. Посмотрел на часы: без пятнадцати пять; затем подумал о том, что коль скоро Элен всего лишь усыпила вас, Элиза, значит, в ее планы вовсе не входит убивать вас тотчас же.
Тем не менее, вы, наверное, несколько рисковали, поставив на карту мою голову, а, дорогой Тони?
— Я бросился в школу, забрал оттуда Виржини, представившись коллегой Поля; сказал, что родители попросили меня зайти за ней, поскольку их машина попала в аварию, а девочку нужно срочно отвезти к бабушке. Насчет поездки к бабушке учительница оказалась в курсе, и моя осведомленность в семейных проблемах Фанстанов убедила ее в том, что мне вполне можно доверить ребенка. Я посадил Виржини в машину. Разумеется, никак нельзя было допустить, чтобы она видела то, что произойдет дальше. Я всегда имел при себе шприц и ампулы гексобарбитала: уходя из лечебницы, я прихватил с собой целую кучу коробок с этим лекарством — на тот случай, если у меня начнутся приступы болезни… Короче, захватив Виржини врасплох, я быстренько сделал ей первый укол, связал ее и спрятал в багажнике. Потом вернулся к сараю, где вновь застал их обеих — и Элен, и Элизу. Не знаю, что именно замышляла Элен — возможно, просто намеревалась вволю поиздеваться над Элизой…