Славная малышка. А Иветта, значит, подвернула ногу. Надеюсь, это не слишком серьезно, ибо в противном случае… Что-то я плохо себе представляю, как мы смогли бы поладить с новой — совершенно мне чужой — нянькой. Да, видимо, так и должно было случиться — именно теперь… Виржини продолжает — совсем уже тихонько, едва слышно, — шепча мне в самое ухо:
— Знаешь, что? По-моему, Лесная Смерть вновь вынуждена будет взяться за работу, и довольно скоро. Ведь Смерть не может долго сидеть сложа руки, понимаешь? Мне кажется, что она приревновала меня к тебе из-за того, что я с тобой разговариваю. Ей хотелось бы, чтобы я только ею и занималась. Но я очень тебя люблю. И каждый день молю Бога о том, чтобы она тебя не трогала. Я даже оставила ей записку — целый список имен всяких разных детей, чтобы она подумала о чем-нибудь другом.
Я чувствую себя так, словно вдруг похолодела — вся, с головы до ног. Нет я и в самом деле похолодела. Мысли проносятся у меня в голове со скоростью сто километров в час. Одно из двух: либо этот ребенок — совсем чокнутый, либо — где-то здесь, совсем рядом, гуляет на свободе очень опасный псих. Она написала ей целое послание! Этой Лесной Смерти! Внимание, дамы и господа: если раньше в лесах орудовал Робин Гуд, отбирая деньги у богатых в пользу бедных, то теперь там обосновалась Лесная Смерть; она отбирает у людей жизнь, помогая таким образом им перебраться прямехонько в рай! Ну полный бред! И тем не менее, я вся похолодела. Ибо Виржини не могла выдумать место и дату убийства Микаэля Массне, к тому же…
— Мне пора наверх, мы и так слишком рискуем попасться!
Эй, погоди! Быстрые легкие шаги вверх по лестнице. Рискуем попасться? Кому? Или кто-то за нами следит? Интересно: они хотя бы позаботились о том, чтобы входная дверь была как следует заперта? Виржини, вернись, не оставляй меня одну! Вернись! Поразительно, до чего же я часто и громко мысленно кричу — я, по натуре своей человек довольно тихий.
Внимательно вслушиваюсь в окружающее пространство. Негромко мурлычет холодильник. Мерно тикают настенные часы. Снаружи дует ветер. Слышно, как шелестят листья, взлетают в воздух какие-то бумажки. А еще слышно, как бьется у меня сердце. Нет. Если бы здесь был еще кто-то, Виржини ни за что не оставила бы меня одну.
Наверняка ясно лишь одно: девочка попала в очень сложное положение. Ведь она, можно сказать, в определенной степени является сообщницей преступника.
Нет, я — полная идиотка. Дату и место убийства Микаэля Виржини может знать просто потому, что случайно наткнулась на труп. Да плюс еще страшная гибель ее брата… Она отключилась от реального мира, а все остальное — Лесную Смерть и прочее — элементарно выдумала.
Но кто же тогда развлекался, втыкая в меня иголку?
Не хочу даже думать об этом. Я…
Здесь кто-то есть, совсем рядом.
Совсем рядом со мной.
Я четко слышу чье-то дыхание.
У меня вдруг делается как-то худо в животе. Жуткое ощущение — будто я вот-вот описаюсь. Что-то касается меня. Рука — это просто чья-то рука. Она легко пробегает по моей шее, по плечам, по груди. Не грубо, нет — скорее, нежно. Широкая мужская ладонь. А теперь эта рука расстегивает пуговицы у меня на платье. Может, я сплю? Что все это значит? Да что же… О…
Он ласкает меня. Я чувствую, как его рука нежно ласкает мою грудь. А может, это — тот самый тип, что истязал меня иголкой в беседке? Чего не знаю, того не знаю. Но этот очень нежен со мной. Дышит он тяжело и часто. Господи, неужели же мне суждено позволить какому-то незнакомому мужчине овладеть мною прямо здесь, на этом дурацком диване? А если это — Поль?
Это — рука Поля? Не знаю. Но — помимо моей воли — ее ласковые прикосновения взволновали меня. Хочу, чтобы он немедленно прекратил это. Хватит, я все же не кукла..
Ведет он себя уже просто непристойно.
Мне приятно, но я не хочу так. Я приподнимаю палец. Его ладонь тотчас накрывает мою руку и нежно сжимает. Его рот впивается в мои губы. Затем, опустившись ниже, он принимается целовать мне грудь. А рука по-прежнему сжимает мою. Сердце у меня колотится как бешеное. То извращенец с иголками, то нежный безмолвный насильник — многовато все же за какие-то сутки. Мужчина довольно тяжелый; я чувствую прикосновение грубой джинсовой ткани к моим голым бедрам, неужели же он сейчас?..
Но тут он вдруг резко распрямляется. Буквально задыхаясь. Поспешно застегивает на мне платье и уходит — так же молча, как и пришел.
Конец сексуальной сцены.
Я же — в каком-то полубредовом состоянии — естественно, продолжаю лежать; все тело горит как в огне. Спасибо, месье: вы напомнили мне о том, что я — все же женщина; но это, скорее, жестоко по отношению к человеку, обреченному на вечное одиночество.
Неужели Поль? Разве такое возможно?
Ну кто поверит, что почти растительное существование может оказаться настолько волнующим?
Внезапно просыпаюсь от каких-то громких звуков: включили телевизор, там идет мультфильм — Бэмби о чем-то спорит с Панпаном. Так же внезапно — совсем рядом со мной — раздается спокойный голос Элен:
— Элиза, вы проснулись?
Я приподнимаю палец.
— Хотите апельсинового сока?
Я опять приподнимаю палец.
Она уходит. Слышно, как Виржини весело хохочет, сидя перед телевизором. Потом — по всей вероятности, из кухни — доносятся голоса Иветты и матери Поля. Иветта — обращаясь, надо полагать, к Элен — спрашивает:
— Она проснулась?
— Да. Хочет выпить апельсинового сока… Нет, нет; не беспокойтесь, я сама ей сейчас отнесу. Что она обычно ест по утрам?
— Кашу из овсяных хлопьев.
Пауза — Элен явно в некотором замешательстве.